Каалле–Ваалла–Валла

обсуждали тут в разделе про кино, разные шаблонные чувства, да и вообще, стиль жизни, который вбивают нам путем "искусства кино". Вбивают на столько, что уже народ не различает нормальных чувств, или человеческих отношений от зверинных, которые постоянно нам прививают...

вот рассказ.

на мой взгляд неимовреный

обратите внимание, на простые, но неимоверно редкие (сегодня редкие ; ( ) человеческие качества главного героя - фина.

обратите внимание на женщину (его сестра): в ней есть трепет, чувства, нежность, чистота... , те чувства, которые скорее сегодня вызывают ухмылку ; (((

в рассказе нет ни сисек ни писек, но отношения вроде бы "вскольз", но показаны с неимовреным трепетом и нежностью - с чувствами, те о которых скорее сегодня стыдятся ; (.

в общем, чего грю-то, читайте ; ))

если понравится, дам еще этого автора ; ))

===========================================

=============================

Дмитрий Огма

Каалле–Ваалла–Валла

Пукко Каккинен очень любил жить в Финляндии, потому, что Пукко был финном не только по рождению, но и по паспорту, и убеждению.

Но еще больше Пукко Каккинен любил жить на хуторе Валла.

Хутор Валла был тихим местечком, располагавшимся немного в стороне от международной автострады Хельсинки–Санкт-Петербург, примерно эдак, километрах в четырехстах на северо-восток. И больше на север, нежели на восток, надо сказать, потому, что это было очень важно для Пукко, который с детства не любил пальмы, барханы и верблюдов.

Пукко Каккинена нельзя было назвать патриотом потому, что он никогда с этим не соглашался, и потому трудно было сказать определенно, что он любит больше – жить в Финляндии, или трех своих сестер доставшихся Пукко по наследству от рано скончавшихся родителей.

В наследство от родителей Пукко, так же, достался небольшой, тихий хуторок Валла с прилегающим к нему лесом, березовой и осиновой рощами, десятью озерами, пятнадцатью речками, сосновым бором, дюжиной-другой болот, пятью роскошными лугами, ельником и пограничной полосой со старой дозорной башней на финской стороне и крепостью Ваалла–Какки с полуразрушенным родовым замком и прилегающими к нему сотней-другой гектаров пахотной земли, двадцатью-тридцатью фермами, пятью-шестью сотенками гектаров векового леса и прочими, трудно поддающимися учету, неугодиями в виде озер, болот, пустошей и речушек с никак не хотевшей клевать радужной форелью, которую Пукко очень любил запеченной с брусникой и диким чесноком.

Трудно сказать почему, но Пукко очень не любили соседи, особенно те, с которыми он никогда в жизни не виделся. Именно эти соседи активнее и вдохновеннее всего отговаривали Николая от покупки у Пукко Каккинена небольшого пятиэтажного коттеджа с двумя подземными гаражами, теннисным кортом, баскетбольной площадкой, зимним бассейном и футбольным полем, стоящего на удаленном, труднодоступном с российской стороны хуторе с трогательным названием Каалле, отзывающимся в душе каждого русского человека, бередящим далекую память, тоскующим по горным вершинам и хрустальному воздуху, эхом. Соседи, все как один, отказывались вслух называть причину своей нелюбви к Пукко Каккинену, закатывая многозначительно глаза, озираясь и прикладывая палец ко рту! Некоторые из них соглашались написать пару-другую, проливающих тусклый свет, намеков на бумаге, но, к сожалению, Николай знал очень плохо только устный финский, а письменный не знал совсем.

Трудно сказать, что больше повлияло на решение Николая, толи активные отговоры соседей, толи интенсивная пальба из охотничьего ружья, которой встретил Николая Пукко Каккинен на подъезде к хутору Валла, но только Николай, удачно ушедший от долго преследовавшего его по лесным дорогам Пукко, окончательно решил поселиться именно здесь, и именно в коттедже, который активно продавал Пукко за ненадобностью.

После коротких, но жарких переговоров длившихся в течении трех с небольшим месяцев на нейтральной территории, которая представляя собой небольшой пятачок на повороте с государственной трассы к хутору Валла, Николай был допущен к осмотру продаваемого коттеджа.

Покупка едва не сорвалась, после того, как Николай, крайне неосмотрительно, не похвалил во второй раз отменное состояние высокой, в пояс, травы, густым, безмятежным, изумрудным ковром застилающую футбольное поле на котором полосатыми маяками стояли ворота с железной сеткой искусно сплетенной из поблескивающей на солнце нержавеющей колючей проволоки. В таком же удивительном, требующем двойного, а иной раз и тройного восхваления, состоянии были и остальные объекты, продаваемые Пукко вместе с хутором и старым, двухмоторным двадцатипяти метровым катером на подводных крыльях, стоящем на берегу пересохшей речки в пяти километрах от дороги размытой весенними дождями с небольшими, живописными заболоченными участками, покрытыми изумрудными кочками на которых зрела, под скупыми лучами редкого карельского солнца, крупная, россыпью клюква.

За все это великолепие Пукко хотел совсем ничтожную, по его словам, мизерную и чисто символическую сумму, опять-таки в его же понимании, на которую, по скромным, приблизительным прикидкам Николая, можно было бы купить пять-шесть хуторков типа Ваала вместе с окрестностями и еще пару-другую островных государств средней величины, где-нибудь на экваторе. Николай не подал вида, что потрясен величием с трудом и тщательно выговариваемой Пукко суммы, которую тот долго считывал с отказывающегося ее воспроизводить калькулятора. Пукко тоже не подал вида, что он крайне огорчен и удивлен тем, что фамилия Николая оказалась не Рокфеллер или, скажем там, Монтекристо, так горячо, с детства любимого Пукко. Он долго и тщательно листал паспорт Николая, несколько раз, с недоверием, сличая фотографию с оригиналом который он просил повернуться то в фас, то в профиль к солнечным лучам пробивавшимся из-за сосен. Пукко слюнявил пальцы, тер между ними страницы, пытаясь обнаружить залипшие листки, скреб ногтем печать и просматривал водяные знаки на просвет. Спустя некоторое время Пукко сдался на милость обрушившихся вдруг, непредвиденных обстоятельств и согласился показать Николаю небольшой, рубленый домик, в два этажа, у безрыбного озера бывшего некогда торфяным карьером. За сумму, которой обладал Николай, Пукко с неохотой согласился уступить ему этот домик в аренду на два с половиной месяца без мебели, сауны и электричества, в зимний, бедный туристами, сезон.

После жарких, непродолжительных торгов сопровождающихся стрельбой, заменой простреленных колес и короткими встречами на пятачке, Николаю все-таки удалось немного смягчить доброе сердце Пукко, в котором, казалось, намертво застыла огромная, с трудом поддающаяся оценке в валюте, любовь к родному краю.

Так или иначе, но они, наконец, договорились о покупке Николаем рубленого домика за треть имеющейся в его распоряжении суммы, и ударили по рукам, после чего рука у Николая повисла плетью и ему пришлось долго ее растирать, чтобы восстановить кровообращение.

продолжение здесь (не поместился рассказ в сообщении...):

продолжение рассказа Каалле–Ваалла–Валла