Истерика в лифте.

«Никого драть нельзя, на человека и на животное можно воздействовать только внушением!» - так проповедовал профессор Преображенский. Мне интересно, чтобы сказал этот старый маразматик на моём месте.

Пять утра. Сейчас моё место, в почти не освещённом лифте. Пористая подошва кроссовок, впитывает жидкость. Моё сознание упорно отказывается понимать всю нелепость и безысходность положения. Полусонный, но уже здравый разум, безошибочно ассоциирует резкий запах лифта с мочой. Одна мысль, что в старом кроссовке может быть дырка, приводит меня в оцепенение.

Иногда, в лифте, я встречаю симпатичного, соседского пекинеса Беню. На площадке, поскуливая, бедняга ждёт ещё одного пассажира, чтобы тот вызвал лифт. Катаясь в лифте с Беней, не перестаю восхищаться его выдержкой и воспитанностью. Вы только представьте, этот примитивный комочек инстинктов, терпит на площадке, терпит в лифте, скулит, но терпит!

Медленно опускаю глаза. Вижу отражение покрашенной лампочки и своего силуэта. Рваный линолеум отказывается впитывать, эту жидкость. Чуть позже, добропорядочный народ, на своих подошвах, разнесёт всё это по квартирам. Это сделало не животное, а существо, называемое «гомосапиенс». От мысли, что моралисты назвали его царём природы, становится досадно, грустно и стыдно.

Один из французских чистоплюев сказал: «Чем утончённее культура, тем строже должен быть пропускной режим, чтобы его белые страницы не залапали немытыми пальцами». Не согласен! Немытые руки надо мыть, причём насильно. И ничего в этом аморального нет. Потому как, даже культура и религия, на континенты приходила с насилием, кровавой поступью. Это во благо самого царя природы, не только ради его душевной чистоплотности, но и ради его развлечения. Оставшись в одиночестве, царь начинает тяготиться своим обществом, экспериментируя с новыми наркотиками, он начинает самоуничтожаться.

В отсутствии средств, он просто хлещет водку, избивает соседа или таскает жену за патлы. Издревле, на царя вид крови и примитивной пошлости, действует гораздо сильнее, чем самая проникновенная проповедь. Попы и раввины пытаются показать ему пути к спасению, не понимая, что выбор уже давно сделан. Просто он не решается сказать об этом вслух. Начитавшиеся Фрейда и Маркса, ищут ему оправдания, и находят. Простите, я не могу… дышать, уже невозможно! Наконец, первый этаж, свежий воздух! Простите за истерику.