Добрый день. Замечательно!
Проблема выделения кельтского диалекта из индоевропейской общности.
или
Этапы захватов Ирландии: исторические свидетельства и мифы
Квантовая физика и традиция дзэн
Конечно, темы специфические. Если вам интересно будет что-то иное - конечно, пишите иное :)
О, нет! Просто я в ладах со временем, оно нашептало мне :)
Ближайшее время уже наступило. Уверяю вас :)
Знаю, насколько здорово вы пишете! Удачи вам и щедрых, умных заказчиков :)
С праздником! :)
Почитать можно? :)
Наконец, триумфатора поставили на пол. Камочкин подошел к Лемеху и доброжелательно улыбнувшись, протянул руку со словами:
«Кузьма Савельич, не горюйте. На сегодня саечки отменяются».
Ох, не надо, не надо было Андрею вспоминать про пари. Да и утешать Лемеха совсем не следовало.
Веселый хохот, раздавшийся после слов Камочкина, Лемеха потряс невероятно. Он увидел свой растоптанный, униженный авторитет, который воздевал руки в немом крике.
Лемех обезумел - он резко выбросил руку вперед, что-то неприятно щелкнуло и все увидели блеснувшую сталь ножа.
Истерично завопила дама на ресепшене. Чухой отшатнулся. Замы попятились.
Одна юная девушка не утратил самообладания. Она схватила шар и швырнула его под ноги Лемеху. Кузьма упал на дорожку и покатился по направлению к кеглям.
…
В половине двенадцатого ночи парадная дверь «Шаровар» распахнулась и на апрельскую улицу высыпала веселая толпа. На пороге стоял Андрей – немного помятый, мокрый от пролитого шампанского и абсолютно счастливый. Спасительница Андрея юная красавица Маргарита опиралась о его правую руку. Роскошная дама вела депутата под левую.
Лемех, прощенный и приласканный героем дня, наваливался сзади на плечи Андрея.
- Эх, Андрюшка, нам ли быть в печали, - подвывал он, мутно поводя очами вокруг.
«Маргаритушка, - нежно думал Камочкин, поглядывая на девушку и вспоминая родную жену.
Близость очаровательной спутницы, ее теплое дыхание, аромат юности кружил голову Андрея. Девушка доверчиво заглядывала в глаза своего рыцаря, преданно сжимала Камочкина за локоть.
Андрей Афанасьевич ощутил лукавое желание забыть о супружеском долге и окунуться в океан весеннего сумасбродства, но… Верность в образе Лемеха давила на плечи, сжимала сердце свободой, осознанной как необходимость и выстукивала молоточками в груди роковой мотив, подобно греческому хору, предупреждая героя об опасности: «Мар-га-ри-та-не-прос-тит…»
Однако надо было на что-то решаться. «Куда ж нам плыть?» – задавался вопросом Андрей, но не находил ответа.
Неожиданно затруднение разрешил Кузьма Лемех.
- Афанасьич, - выдохнул он, - Садись в мою мордыхайку. Давай прокачу с ветерком. Двинем на свадьбу губернаторской дочки.
Это был выход. Камочкин припал губами к ладошке юной Маргариты и юркнул в салон мордыхайки
Mercedes-Benz CLS 350 рванул с места.
Победа Камочкина была вписана в анналы «Шаровар».
Провожающие ликовали. Глаза девушки лучились от счастья. Она была еще в том возрасте, когда нежность к случайно встреченным рыцарям, особенно старшего возраста, обратно пропорциональна продолжительности самой встречи.
Всю дорогу Кузьма рассказывал анекдоты. Камочкин посмеивался, но Лемеху этого было явно недостаточно. Он жаждал реванша за проигрыш.
– Слышь, Афанасьич, реклама на ТВ. Диктор говорит: у жирафа 24 зуба, у панды – 28, у человека – 32. Это – норма!... Мужик сидит у телевизора, обалдевший: «Во, блин, я панда!»
У Камочкина начался припадок истерического хохота.
Подъехали к отелю «ГрандОтельЛюксЭкстраЭлит». Изнемогающего от смеха Камочкина под руки подхватила охрана отеля и потащила к праздничному залу. Навстречу дорогим гостям с распахнутыми объятиями вышел сам губернатор Антон Григорьевич Сихарулидзе, тезка известного фигуриста.
- Гости дорогие! – воскликнул обрадованный губернатор и, подхватив Андрея и Кузьму под руки, увлек к столу. – Вот молодцы, все-таки к торту успели!
Антон Григорьевич был человеком замечательным во всех отношениях. Удельный князь губернии, человек раскормленной души и упитанного тела, гневливый, но отходчивый либеральный деспот, законопослушный вольнодумец, он заставил себя уважать не только всю чиновную шатию, которую на заседаниях только что не порол, не только бизнес всякого сорта, рода и оттенка, но и обыкновенных мирных горожан, которые его буквально обожали. Про него даже ходили такие стишки, автором которых упорно называли Камочкина.
«Губернатор наш Антон
Вставил всем большой пистон.
И себе бы вставил тоже,
Да не лезет в ж… он»
И, верно, не сдобровать было бы Камочкину, если бы не большая-пребольшая губернаторская слабость. Или сладость – как угодно, ибо и первое и второе верно. Губернатор обожал детективы, души не чаял в Андрее Афанасьевиче и был готов простить ему все. Или почти все. Во всяком случае, Камочкин никогда не позволял себе переходить известные границы…
- Чего с Андрюшей то? – поинтересовался Антон Григорьевич у Кузьмы, ласково кивнув на постанывающего писателя.
Лемех отвечал лаконично:
- Радуется.
Послышались выкрики: «Тост, тост давайте!»
- Говори, Андрюшенька, - мягко приказал Камочкину губернатор и слегка пихнул его под ребра.
Камочкин откашлялся, принял из рук губернатора рюмку с водкой и затуманенным взором окинул почтенное собрание.
- Вот я и говорю, - начал Андрей, пытаясь собраться с мыслями… И надо же было в этот момент ему встретиться взглядом с сияющим свекром. Свекр был счастлив, широко улыбаясь, он совершенно забыл про случившуюся с ним неприятность. Дело в том, что сегодня рано утром у почтенного человека, директора лучших в городе элитных «Берендеевских бань», выпал передний зуб.
Камочкин дрогнул.
Переломился пополам.
И зашелся в диком хохоте…
- Паааанда! – завыл он, тыча пальцем в ничего не понимающего свекра.
Собрание обомлело.
- Папочка, что это с Андреем Афанасьевичем? – испуганно спросил у губернатора испуганная невеста.
- Радуется, - машинально отвечал Антон Григорьевич.
Положение исправил Кузьма Лемех.
- Друзья, - взревел он, - паанда – это «будьте счастливы» по-китайски. А ну-ка: пааааандаааааааааааа!
И весь зал радостно заревел: «Паааандааа!»
- Ну вот, - радостно приговаривал губернатор, обнимая Камочкина, - дорогой ты, порадовал. Спасибо тебе! И как ты всегда ввернуть умеешь.
- А сейчас – время свадебного торта! – выкрикнул тамада.
Заиграл туш. В зал ввезли чудовищных размеров многоярусный кремовый торт с миллионом гигантских розовых цветочков, песочными фигурками молодоженов и шоколадной надписью: «С Днем свадьбы!», весь усыпанный фруктами и цукатами.
Губернатор подошел к торту и торжественно объявил:
- Вот этот торт я поднимаю за здоровье и счастье молодых и во славу нашей губернии!
После чего крякнул и оторвал блюдо с тортом от стола.
Тут в голову губернатора пришла веселая мысль.
- А вот глядите-ка, кто в губернии хозяин, - сказал он и поднял торт над головой.
Зал ахнул.
- Поняли, черти? – орал довольный губернатор. – Вы у меня еще все вот здесь будете…
Где именно должны быть все Антон Григорьевич показать не сумел по причине занятности обеих рук. Но показать ему очень хотелось. Поэтому он кивнул Камочкину:
- Давай, Андрюшка, подсоби!
Пошатываясь под тяжестью тридцатикилограммового торта, Андрей вдруг ощутил чудесную легкость в сердце. В одно мгновение он разорвал путы натужных проблем и бесконечных забот и ощутил себя бесконечно свободным. Весь сюжет нового романа стал ему ясен и бесконечно мил. Он уже знал, какова будет финальная сцена. Приглашенный на свадьбу мr. April Fox роняет торт на главного злодея, тем самым, изобличая его в преступлении. Камочкин рассмеялся и рванул торт вверх, все выше и выше, к небу, к долгожданной свободе, к мечте…
Первой засмеялась юная жена. Глядя на безмолвного, застывшего мужа, покрытого невообразимой смесью сахарной пудры, крема и свежих фруктов, она рассыпала трель чудесного освежающего смеха, который басовито подхватил Антон Григорьевич, а затем, один за другим, все гости. Через пару минут свадебный зал дрожал от громового хохота. Свекр в гомерических спазмах сполз под стол, свекровь всхлипывала, захлебывалась от смеха почтенная супруга губернатора, да и сам перемазанный муж почел за лучшее присоединиться к веселью и торопливо загоготал.
Один Андрей Афанасьевич был задумчив и тих. Вместе с рухнувшим тортом Камочкин освободился и от печали и от ликования. Росла лишь усталость и бесконечная покаянная тоска поднималась из глубины души. Андрей растерянно оглядывался по сторонам, не понимая, ни что с ним, ни где он…
Андрей слабо понимал, как его утешают, успокаивают, как наливают на посошок, как сажают в машину и продолжают хохотать, глядя вслед…
Все дорогу домой Андрей Афанасьевич тихонько напевал:
«Сидю я цельный день в темнице,
В окно тюремное глядю...
А слезы катятся, братишка, постепенные
По исхудалому моему лицу».
Водитель сочувственно кивал, но подпевать не решался.
Голос Андрея Афанасьевича то и дел дрожал и срывался на речитатив.
«Ходю я цельный день в халате –
Одни сплошные рукава.
Шапчонку я ношу, как видишь ты, на вате,
Чтоб не зазябла голова»…
- Ты ли, Андрюша? – переполошилась страдающая от бессонницы самогонщица баба Нюра, которая вышла покурить у подъезда.
- Я, должно быть, - с тихой грустью высказался депутат Камочкин и попытался приголубить растущий у подъезда трехлетний тополек.
- Дойдешь ли? Маргарита, чай, с ума сходит.
- Неа, - отозвался теплый голос из темноты подъезда, - Она меня люпит и жжет.
В пять часов утра Маргарита Афанасьевна третий раз за ночь отправилась принимать сердечные капли. Выйдя в коридорчик, ведущий из прихожей в кухню, она остановилась в недоумении и прислушалась.
На лестничной площадке нараспев читали Блока.
«Твои блистательные плечи,
Тобою пьяная толпа...»
Лицо Маргариты Афанасьевны потемнело, глаза ее сверкнули от гнева.
Между тем, чтец гнул свое.
«Звезда, ушедшая от мира,
Бубу - бубубу – бубуке»
Маргарита Афанасьевна открыла дверь и увидела мужа.
Лицо его было задумчиво, взгляд – мутен, жесты – тихи. Изнемогающий от усталости хороший человек, писатель и депутат Андрей Камочкин из последних сил пытаясь сохранить равновесие духа и тела, произнес:
«Дрожит серебряная лира»
«В твоей протянутой руке», - с невыразимым сарказмом парировала Маргарита Афанасьевна.
Андрей Афанасьевич понял, что прощен, удовлетворенно кивнул, сложил губы трубочкой и рухнул на жену.
Маргарита Афанасьевна устояла.
© Максим Евстифеев
Анечка всхлипнула, вырвалась из объятий литератора и побежала вслед за женихом.
Через полчаса, провожаемый бурей аплодисментов, из ресторана вышел сам Андрей Афанасьевич. Добрая половина ресторанных завсегдатаев провожала его до выхода. Вторая половина радостно махала руками из окон. В течение последних тридцати минут, Камочкин рассказал несколько пикантных историй о председателе областной думы, сплясал комаринского и ленку-енку и на спор вытащил за хвост пиранью из аквариума.
Выйдя на свежий воздух, литератор вздохнул полной грудью. Он был свободен и несказанно счастлив.
- Куда теперь, Андрей Асьич? – опасливо спросил Леша, сопровождавший Камочкина до такси.
Камочкин прищелкнул пальцами.
– В «Шаровары»! Погнали, зема!
И зема погнал…
В боулинг-клубе «Шаровары» в тот вечер шла обычная жизнь. Любители боулинга потягивали светлый «Будвейзер», неспешно кидали шары. Приятно громыхали сбитые кегли, негромко звучал ретро-джаз.
При входе охранник бегло осмотрел Камочкина. Заглянул в депутатское удостоверение, расплылся в улыбке.
- Приятной игры, Андрей Афанасьевич.
В ответ Камочкин благодушно закивал:
- Спасибо, спасибо, голубчик.
В зрачках депутата прыгали круглые упругие черти.
Андрей переобулся и вальяжно пошел в зону разбега. Тут он подбоченился и прищелкнул пальцами.
Роскошная женщина средних лет одарила Камочкина презрительным взглядом. Юная девушка, играющая на одной дорожке с дамой, высокомерно качнула плечиком.
Справа от депутата кидали шары управляющий «УПС-банком» Лев Чухой и два его заместителя.
- Да чего без толку щелкать, - добродушно заметил Чухой, - бери шар, да мечи.
Между тем, Камочкин добился-таки чистоты звучания щелчка, после чего с ленцой подцепил прокатный шар и брезгливо кинул его на дорожку. Дама с девочкой демонстративно отвернулись в сторону. Чухой и его замы ухмыляясь, следили за неторопливым движением шара.
Надо заметить, что Камочкин играл в боулинг второй раз в жизни. В новогодние каникулы его затащили в кегельбан коллеги по депутатскому цеху. Очков Андрей набрал позорно мало, но игра понравилась ему необычайно.
Шар еле докатился до пиндека и повалил первую кеглю, за которой, одна за другой, вяло и сонно, свалились все остальные.
Чухой восторженно ухнул. Замы недовольно скривились. Дама, увидев на табло результат, взглянула на Камочкина с явным одобрением.
Андрей зевнул.
- Зябко тут у вас, - сообщил он в пространство.
Девушка на ресепшене заволновалась. К Андрею Афанасьевичу подлетел официант.
- Дайте же писателю пива, - раздался насмешливый голос.
По зоне отдыха неторопливо шел известный в городе бандит и чемпион по боулингу Кузьма Лемех.
Камочкин отстранил официанта и бросил второй шар. Затем отвернулся от дорожки и, ласково улыбаясь, направился к Лемеху.
Подойдя вплотную к бандиту, Андрей протянул руку для рукопожатия и издал неприличный звук. Звук прозвучал в унисон с ударом пущенного писателем шара о кегли.
- Страйк, - сообщил Камочкин. – Вот что, Кузьма Савельич, предлагаю пари. Играем партию. Ставка - саечка.
- Забурел, писатель, - процедил Лемех. – Ну, смотри - сам напросился. Будет тебе саечка – масляна фуфаечка.
По залу пополз шепоток. Через пару минут у дорожки собралась толпа болельщиков. В победу Камочкина никто не верил.
Ставки принимал Чухой.
- Ну, вот что, - скомандовал он, обратившись к замам, – Вы двое поставите на писателя. Не обеднеете, мерзавцы.
На заместителей было жалко смотреть. Однако шефу перечить они не посмели.
- Кто еще ставит на Камочкина? – вертел головой Чухой. – Вы, мадам? Вы очень смелая женщина!
- Я вижу настоящих героев, - отрезала роскошная дама, протягивая Чухому пачку долларов.
Началась игра.
Лемех стянул водолазку, под которой оказалась застиранная тельняшка. Зловеще поигрывая бицепсами, он вышел в зону разбега. На правом плече Лемеха была татуировка – «Смотри в оба», на левой – «Шурши до гроба». Лемех положил свой личный реактивный шар на правую ладонь, прихлопнул левой и пару раз с диким носовым свистом втянул в себя воздух. При этом живот его выпятился вперед, образовав еще один устрашающих размеров шар.
- Ну, саечка… - прошипел Кузьма, - Смотри…
Бросок Лемеха был безупречен. Крученый шар, почти достигший правого предела дорожки, изменил свою траекторию и врезался в «карман».
- Вот так, ребятки, - подмигнул Чухой заместителям, - идеальный страйк. Не на того, вы, похоже, поставили.
Замы шутку оценили и попытались растянуть губы в подобие улыбки.
- Ну и рожи у вас ребята, - недовольно произнес Чухой, - Хоть прикус исправляй.
Камочкин подцепил прокатный шар и начал разбег. Разбегался он против всяких правил, виляя бедрами и выписывая ногами кренделя. Не добежав полуметра до начала дорожки, Андрей попытался остановиться. Сила инерции была велика и, чтобы удержаться на ногах, Камочкин описал шаром над головой полный круг и сверху вниз швырнул его на дорожку.
Шар врезался в покрытие и, злобно ворча, устремился вперед. Кегли задрожали и рухнули как подкошенные.
В полной тишине раздался восторженный голос молодой девушки:
- Страйк.
Зал взорвался аплодисментами. Камочкин церемонно кланялся во все стороны.
Холодная ярость охватила Кузьму Лемеха. Его зрачки сузились. Щеки порозовели. Кегли, потрясенные видом разъяренного игрока, начали падать еще задолго до приближения шара.
- Стрррайк! – кровожадно выкрикнул Кузьма и облизнулся.
Андрей Афанасьевич послал воздушный поцелуй даме и, не глядя на дорожку, ухнул шар на покрытие. Траектория движения шара была чудовищна. Шар пошатывался, переваливался с боку на бок и напоминал здоровяка боцмана, который отвел душу в кабаке и отправился гулять по набережной.
После недолгих мытарств упорный шар достиг пиндека и разметал кегли по сторонам с таким остервенением, как несгибаемый боцман - банду портовых воришек.
Андрей удовлетворенно кивнул и отправился знакомиться со своими поклонницами.
Лемех начал подход. Руки его дрожали, шар трепыхался, как пойманная птица. Чухой озабоченно подмигнул официанту, который стоял наготове с рюмочкой коньяка на подносе. Официант кивнул и протиснулся поближе к Лемеху.
- Угощайтесь, Кузьма Савельич, - предложил Чухой.
- Во время игры не пью, - прохрипел Лемех.
Дожидаясь, пока шар достигнет точки брейкпойнта, Кузьма позеленел. Едва не вылетев в желоб, шар все же зашел на хук – и кегли начали валиться по сторонам. Упали все, кроме одной. Седьмая кегля плавно покачивалась, но падать не желала.
Лемех глотал ртом воздух, подобно рыбе, вытащенной на сушу. Он что-то пытался сказать, но выходило только невразумительное кряхтенье.
- Пади, пади, курица - наконец выдавил из себя Кузьма и умоляюще топнул ногой.
Кегля укоризненно качнулась и шлепнулась на дорожку.
Увлеченный беседой с дамами, Андрей совершенно не обратил внимания на очередной триумфальный бросок своего противника.
- Андрей Афанасьевич, ваша очередь, - нежно глядя на Камочкина, прошептала юная девушка.
Не спуская глаз с девушки, Андрей встал спиной к дорожке и поднял шар над головой. Крякнул, перегнулся в пояснице, и выбросил сквозь расставленные ноги шар на дорожку.
С изумительной мягкостью шар устремился навстречу цели. Казалось, он не катится, а невесомо парит. Шепоток наслаждения прокатился по игровому залу, когда шар властно наехал на кегли и они упали с радостным повизгиваньем.
Кузьма Лемех запил. Теперь перед каждой попыткой он осушал рюмочку до дна и с обреченным видом шел на дорожку. Он еще сумел выбить страйк в двух бросках, но затем начал мазать. Три раза он удачно добивал сплиты, в восьмой попытке одна кегля осталась на дорожке, а десятую попытку Лемех провалил вчистую. Едва добравшись до середины дорожки, с мрачным грохотом шар свалился в желоб. Лемех окинул собрание невидящим взором, свалился в кресло, обхватил голову руками и горестно замычал:
В окно тюремное глядю...»
Не проигрыш расстраивал Кузьму. И даже не досадный гаттербол. «Мы еще не такие гаттерболы видали… У меня вся жизнь – сплошной гаттербол», - думал Кузьма. Нет, дело было не в этом. Лемех изнывал от позора, который нанес ему писака, игравший в боулинг второй раз в жизни.
Камочкину в этот вечер удавалось все. Он жонглировал шаром, бросал его на дорожку через плечо, из-под колена, пихал животом, посылал подъемом стопы – «щечкой» и даже ласково бодал, как теленок. Шар летел в кегли, те падали – каждая попытка оборачивалась победным страйком.
Последнюю попытку Камочкин решил отметить чудо-броском. Андрей начал разбег метров за двадцать до начала дорожки. Он стартовал, словно заправский спринтер, резво преодолел расстояние до игровой зоны, подпрыгнул и швырнул шар с такой дикой силой, что тот сбил кегли еще до того, как все успели понять, что Камочкин заступил за линию.
- Заступ, - дурным голосом заорал Лемех.
- Какой заступ? – спокойно спросила роскошная дама. – Детектор молчит.
Непостижимо, но – факт. Детектор заступа не среагировал.
- Но я же видел… - повторял ошеломленный бандит. – Видел же…
- Нам всем показалось, - весело сказала дама, обводя рукой притихших болельщиков. – Правда, ведь?
Раздался вдох согласия и выдох безудержной радости. Андрея подхватили на руки и принялись качать.
Чухой нежно обнимал своих замов, приговаривая: «Ах, везучие черти… Выигрыш – пополам!»
Роскошная дама рукоплескала. Молоденькая девушка смущенно улыбалась, томно поеживаясь в воздушных поцелуях, которые посылал ей новый чемпион.
Вечерело. Дремали липы, кутавшиеся в апрельский тюль. Вдыхая аромат сумерек, шли бабушки с авоськами. Сквозь решето авосек выглядывали утомленные селедки. Дети играли в мяч, их выкрики были слышны у самого кинотеатра «Бирюза и анис». Андрей Афанасьевич вылетел из подъезда с такой скоростью, что не заметил сначала ни тюля, ни лип, ни бабушек. Камочкин горел, полыхал огнем невыразимых желаний. Стремительно несся он по вечернему городу, распихивая локтями прохожих, безумно вглядываясь в мелькающие лица.
- Как хочется жить весело, - бормотал Камочкин, - не таясь, не борясь! Как надоело соответствовать. Как хочется взять и… выпить пива.
Андрей купил бутылку пива и печально вздохнул. Глупо, глупо! Он же всегда презирал всегдашнее российское свинство уличного пивопития, когда белобрысая пена стекает по щекам пасмурных алкоголиков и валится вниз, вниз, в бездны роковые…
- Мужчина, дай бутылочку открою, - раздался сочувствующий голосок продавщицы.
Камочкин бросился в ближайшую подворотню, приложил бутылку к штакетнику, рванул ее вниз…
Писательские ладони оросила пена. Манжеты увлажнились.
Ужас и скука смертная.
- Воооть алкаши собираються, - пропела толстая баба.
Камочкин отвернул лицо и рванул на проспект. Минуты две он быстро шел, не оглядываясь – плечи подняты, голова опущена, лоб наморщен. В целом, он походил на немолодого и очень глупого чекиста.
- Андрей Афанасьевич, здравствуйте!
Напротив Андрея Афанасьевича стояла молоденькая секретарша городской думы Анечка Прокофьева. Лицо ее светилось неподдельной радостью.
- Анюта, - бархатно произнес Камочкин, - Бог мой!
Андрей Афанасьевич знал, что Анечка влюблена в него и с обаятельным смущением пользовался привилегиями, которые даровала ему девичья привязанность: от более комфортного обустройства своего рабочего места до коллекционирования муниципальных сплетен.
Взгляд доверчивых, пронзительно голубых Анечкиных глаз был красноречив.
- В жертву остальным цветам голубого не отдам, - продекламировал Андрей Афанасьевич.
Анечка радостно засмеялась.
- А это Мотя, то есть, Митя, - сказала она, указывая куда-то вбок и сильно смущаясь, - Мой…
- Жених. Дмитрий, - представился широкоплечий парень с ухмылкой флибустьера.
- Новая семья грядет! – артистично всплеснул руками Камочкин.
Анечка нервно хихикнула.
- Событие надо отметить! Приглашаю в ресторацию, – предложил Андрей Афанасьевич.
Анечка потухла. Ее кавалер, напротив, приосанился, и выдавил натужно: «Мэээ… в кино идем».
Камочкин решил бить на поражение. Удар был хладнокровно продуман и жесток.
- Уже бокалов жажда просит залить горячий жир котлет… - страшно промолвил он.
Секретарша смотрела на Камочкина просветленным взором. Дело в том, что Анечка учила наизусть «Евгения Онегина», по три строфы за вечер. Своими скромными успехами она ежедневно делилась с Андреем Афанасьевичем.
- Но звон брегета им доносит…, - томно произнесла Аня и ласково глянула на Митю.
Взгляд ее был красноречив. Он сулил муки сладкого блаженства в обмен на завершение строки.
Флибустьер осунулся, обмяк, зашмыгал носом. Он смотрел несчастным взглядом брошенного спаниэля.
Камочкин ловко вклинился между молодыми, подхватил их и повлек за собой.
Анечка тряхнула головой:
- Ведите нас, Андрей Афанасьевич, - звонко выкрикнула она, стремительно розовея. – Но учтите – у нас денег мало!
Митя возмущенно замычал, но было поздно. Объединив силы, Андрей и Анечка втащили упирающегося жениха в дверной проем одного из самых экстравагантных заведений города - ресторана «Русалочье счастье».
Тайная, невидимая простому обывателю жизнь бурлила за его стенами.
Этот ресторан был местом встречи мясистых нуворишей, модных проституток, провинциальных денди, мечтательных банкиров, вислоухой богемы, опрятных бандитов, хорохорящихся чиновников, жеманных политиков, словом, всех тех, кто за словом в карман не лез, хранил деньги отнюдь не в сберегательных кассах, имел смутное представление о том, чем целомудрие отличается от целокупности и вершиной мировой литературы считал книги модного перуанского писателя Ахуэля Хериосиса (кроме бандитов, конечно, те обломали зубы на Пелевине), повествующие о бесконечном гламурном поиске увесистого смысла жизни.
В этот час в ресторане было пустынно и тихо.
- В какой зал изволите, Андрей Афанасьевич? – бегло улыбнувшись, спросил метрдотель Леша.
- Вы меня знаете? - поразился Камочкин.
- Андрей Афанасьич, обижаете, - ласково произнес Леша, - Вы же наш, комсомольского округа, депутат. А кто же ваших книжек презамечательных не читал! Поэзия криминалистики, романтика тайны, - расчувствовался служивый и со знанием дела закатил глаза.
- А у вас не один зал? - наивно спросила Анечка.
- - Зибен, - не сводя глаз с депутата, мгновенно отреагировал Леша, и изобразил: растопырил пятерню левой ладони и сложил рожки на правой, после чего с печальной укоризной покачал головой, - Ах, Андрей Асьич, - вот и видно, что не ходите вы к нам! Мон шер, мой ами, как говорится… А напрасно, напрасно не ходите, - обволакивающим голоском пел официант, увлекая троицу в глубины русалочьей заводи. – У нас семь залов, зальчиков, зальчюшичек. Знаете, присказку? – Каждый охотник желает знать, где сидит фазан – семь цветов и семь залов – все чин чинарем. Так куда изволите?
Повисла пауза. Леша сиял. Анечка внимательно изучала мысок туфельки. Андрей Афанасьевич изумленно рассматривал джаз-бэнд, состоящий из трех гигантских тряпичных русалок, играющих на банджо, саксофоне и трубе.
Паузу нарушил робкий флибустьерский басок:
- Может, все-таки, в кино…
- В розовый! В розовый! – воскликнул безжалостный Леша.
Вошли в зал. Он был, точно, розовый, местами даже малиновый. На кронштейнах болтался циклопических размеров светильник в форме фрегата. Стены были расписаны мордатыми матросами и грудастыми барышнями. Однако дизайнеру этого показалось недостаточно, - щедрой рукой в самых неожиданных местах он разметал кокетливые джонки, мятежные парусники, надменные гондолы с кукольными гондольерами и тринадцать бумажных альбатросов, которые изготовил местный умелец-оригамист Петр Сарыньский.
Уселись за стол. Анечка притихла, и от смущения скосила глаза на джонку с зубастым китайцем. Митя сидел неподвижно и величаво, грудь его ходила ходуном, а лицо было бесстрастно, как у Гарольда Ллойда. И только один Камочкин сохранял безупречное присутствие духа. Более того. Андрей Афанасьевич вдруг ощутил себя помолодевшим, похудевшим, поздоровевшим. Восхитительная свобода и легкость закружили его, не давая ни вздохнуть, ни опомниться.
С потрясающей беспечностью он сделал заказ, передал меню Анечке, немедленно отобрал, принялся выкрикивать названия блюд и требовать от оторопевшей официантки Алены Свиридовой гастрономических пояснений. При этом Андрей Афанасьевич издавал какие-то чудовищные звуки – кряхтел, прищелкивал пальцами, цокал языком, называл Алену «прелесть моя» и бил пальцем по гондоле, подвешенной над столом. Пару раз гондола заехала в лоб притихшему флибустьеру, отчего Андрей пришел в неописуемый восторг и стал уверять Митю, что тому непременно суждено побывать в Венеции.
- Плачу за всех и за все! – громогласно объявил Камочкин.
Пиршество было поистине Лукуллово, - увы! - только для Андрея Афанасьевича. Анечка сидела тихо, как мышка, крепко сжимая ладонь бледного жениха, между тем как Андрей Афанасьевич поглощал салат из яблок «Люббенау», польский пивной суп с желтками, рыбу по-бранденбургски, глазунью по-панагюрски, кебаб по-гайдуцки, яхнию по-монастырски, запивая все это брусничной водкой и слабогазированным напитком «Колокольчик».
Подали сладкое. Андрей Камочкин загрустил. Подперев голову рукой, он задумчиво рассматривал Анечку с Митей.
- А что же вы так мало ели? – с лукавой печалью поинтересовался Андрей у парочки.
- Не хочется что-то, - пробормотала Анечка и обреченно чихнула.
- Идти нам пора, - грозно, но совершенно неубедительно пробормотал флибустьер.
- Пора – так пора, - мгновенно отреагировал Камочкин, - Брезгуете, стало быть, угощением?
Не дождавшись ответа, Андрей Афанасьевич, схватил за руку Аню и потащил на танцплощадку.
К тому часу розовый зал на две трети уже заполнился праздным, скучающим народом. Камочкина узнали, заулыбались, послышались одобрительные хлопки, звон бокалов и выкрики: «А ну, залуди, Холмс! ».
Оркестр заиграл фокстрот. Андрей Афанасьевич растопырил руки, расставил ноги и, точно, залудил, - пошел бедром на секретаршу, которая в ужасе отступала от него, опасливо скосив глаза на флотилию джонок, огораживающих танцпол. Камочкин подбоченился, ухнул, и попытался сесть на шпагат, но на ходу передумал и погрозил пальцем в сторону оцепеневшего флибустьера.
Начался вальс. Камочкин повел себя совершенно неприлично. Мерзко крякнув, он вцепился в Аничкины бедра с тем же неутоленным вожделением, с которой гармонист, отвергнутый первой красавицей села, в порыве отчаяния и тоски, сжимает меха тальянки.
Обманутый, обесчещенный флибустьер схватил за горлышко бутылку брусничной и, пошатываясь, встал со стула.
Метрдотель Леша угадал намерения Дмитрия и бросился ему наперерез. Между тем, Анечка совершенно оцепенела. Ее кумир низвергался в адовы глубины гнусного пьянства и аморализма. Стремительность падения привела Аню в состояние полнейшей прострации. Дмитрий на лету шмякнул бутылку брусничной о стол, и в руках у флибустьера оказалось страшное орудие мести. Леша понял, что не успевает, сдернул с ближайшего стола скатерть со всей сервировкой и запустил ее в голову кровожадного пирата. Скатерть, подобно праще, полетела над танцполом, и накрыла Дмитрия с головой.
На шум обернулся Андрей Афанасьевич и принялся с интересом рассматривать ворочающийся на паркете ком. Служба охраны уже бежала к обезвреженному жениху, освобождала от скатерти и подталкивала к выходу. Камочкин послал вслед флибустьеру воздушный поцелуй, наклонился к Ане и доверительно произнес:
- Хороший он у тебя. Сми-ирный…
Славно :) Вы сказок хотите? - Я сказочный сам
