Юмор: приколы, баяны, картинки, видео. Часть 36

slavegirl:
Полезный совет!

Если не знаете, что купить девушке, скажите ей, будто уже купили подарок и предложите ей поотгадывать. Она быстро перечислит всё, что ей нужно.

Встречаю как-то в театре Сатиры добрейшего Михаила Державина, и он вдруг говорит:
— Знаешь, Витя, а я ведь вступил в «Единую Россию».
— Как же это вы, — говорю, — Михал Михалыч, не убереглись?
— Да вот, позвонили, сказали: давай вступай, — ответил Державин. — А я всегда вступаю в партию. Такая судьба. Я и в КПСС вступил. Вызывает меня Плучек и говорит: Миша, надо вступать. Я говорю: почему я? Почему не Шура, не Андрей? Плучек говорит: они евреи, а пришла разнарядка на русского. Я говорю: тогда Папанов. Плучек замахал руками: предлагал, говорит! Папанов сказал: мне в партию нельзя, я напьюсь и потеряю партбилет!
Жалко Державина. Хороший человек, но непьющий.

********
В глубоко семидесятые годы Таня П. работала режиссером на ленинградском телевидении. Ее начальник, выпускник тамошнего культпросветучилища, партийный, разумеется, на всю голову, был человеком необычайной широты — и однажды, в ответ на Танину просьбу о прибавке жалованья (а пахала она сверх всяких профсоюзных норм) ответил так: — Ты хоть понимаешь, что ты единственная еврейка на всем ленинградском телевидении? Ты не денег должна просить, а каждый день, когда приходишь на работу, стучать ко мне в кабинет, заглядывать и говорить «спасибо».
Не в силах выразить руководству своей благодарности за все, Таня эмигрировала в Израиль.
Прошло пятнадцать лет. Таня продолжала работать по специальности — телевизионным режиссером, на местном канале. Начальствовал там марокканец, бывший торговец фалафелем. Когда его руководство достало Таню по самое не могу и она попыталась встать поперек, марокканец сказал:
— Эй! Ты хоть понимаешь, что ты единственная русская на израильском телевидении? — И далее по тексту: про стук в дверь и ежедневное «спасибо». Таня утверждает, что почти дословно, хотя и на иврите.
Я думаю, их всех готовят в каком-то едином марсианском центре. У вас есть другие версии?

*******
Александр Кабаков рассказывал мне: в его подъезде жила-была старушенция, зюгановская активистка. Банду Ельцина под суд и всякое такое. И вот за пару недель до выборов 96-го года видит Саша дивную картину: идет эта старушенция, а за нею — мужик, груженный до ушей коробками с импортной техникой: самсунги-филипсы… печка-гриль, телевизор…
Любознательный Кабаков поинтересовался у коммунистической активистки: с чего это вдруг ее пробило на оптовые закупки империалистической техники?
— Так наши ж придут, ничего ж не будет! — охотно ответила сторонница Зюганова.

********
А эту сценку я наблюдал через год после тех президентских выборов. За соседним столиком тяжело напивались люди, будто вышедшие живьем из анекдота про новых русских: бычьи шеи, золотые цепи… Они приехали в Москву из Вологды — «решать вопросы». Вопросы решались тяжело; опознав, братки призвали меня к ответу за всё и велели сказать, когда в России закончится бардак и прекратится коррупция.
Тут меня одолело любопытство.
— Простите, — спросил я, — а вы за кого голосовали?
Выяснилось: двое из пяти «быков» голосовали за Ельцина, двое за Жириновского, а один — вообще за Зюганова. И, проголосовавши таким образом, они с чистой совестью напивались в ожидании, когда прекратятся бардак и коррупция.
Объект надежды
А мой приятель и коллега Михаил Шевелев, отголосовав тем летом, направился за социологическим прогнозом в родные гаражи. Владельцы «Жигулей» и «Фольксвагенов», хозяева новых БМВ и водилы старых ЗИЛов — вся Россия в одной кубатуре…
В гараже было уже накрыто, нарезано на капоте, «нолито» и даже частично выпито; разговор о минувшем волеизъявлении велся на соответствующих градусах. Над капотами летали обрывки русской социологии: «а ты за кого?», «ну и козел», «а твой не козел?». Михаил включился в процесс обсуждения и стал догонять.
Через какое-то время живых в гараже почти не осталось (праздник есть праздник). Электорат почти в полном составе отдыхал вдоль стен, пережидая победу демократии. Над стаканами, последними из могикан, сидели двое — водитель КамАЗа и мой друг Шевелев, уже почти догнавший.
Судьбы России были теперь в их руках.
— Нет, — мрачно сказал вдруг водила, продолжая разговор, долгое время шедший в нем самом, — надо было вам их вешать, в девяносто первом!
— Кого? — уточнил мой друг Шевелев.
— Коммунистов, — прямо ответил человек.
Михаил немного задумался, связывая местоимения, а потом уточнил снова: мол, вешать не вешать — открытый вопрос, но почему — «вам»? Кому «вам»?
Работяга немного засмущался.
— Миш, — сказал он наконец. — Ты же знаешь: я не по этой части… Но ведь ты же — еврей?
— Ну, — согласился мой друг Шевелев. — Еврей! Но почему — нам их вешать? Почему не вам ?
Водилу этот вопрос озадачил. Он огляделся. Электорат тихой биомассой по-прежнему лежал вдоль стен.
— Посмотри, — сказал водитель КамАЗа. — Ну? Можно иметь дело с этим народом?
И, помолчав, добавил твердо и печально:
— На нас надежды нет!