А что вы думаете по тому поводу?

Глаза… Это были большие бездонные серые детские глаза. Они смотрели на нас с непроглядной тоской, и где-то в самом уголке их ютилась маленькая искорка надежды…

— Наверное, ему понравилась игрушка? — вполголоса спросила я у участкового и протянула мальчику машинку. Ребенок остался к ней равнодушен. В другой руке я держала пакетик с двумя помидорами, кусочком сухой колбасы и половинкой хлеба. Словом, это был скромный ужин работника частной газетенки, где зарплата редко превышала 250 долларов, а новости и сенсации создавались за чашкой кофе, который там пили раз семь-восемь на день. Каким-то острым нюхом ребенок почувствовал еду, и теперь жадно смотрел на пакетик.

— Что ему ваша игрушка! — послышался у меня за спиной голос инспектора по делам несовершеннолетних. — Ребенок есть хочет! Небось, опять дня три голодный ходил.

Не раздумывая, я извлекла из пакета содержимое и протянула малышу. Взглядом дикого испуганного голодного волчонка он глянул на еду, выхватил все у меня из рук и забился под старую, видавшую виды, русскую печку. Там он жадно принялся грызть хлеб, наспех запихивая в рот грязными пальчиками кусочки помидора и крошки, которые то и дело падали на затоптанный и заплеванный пол. Колбаса лежала в стороне. Когда помидоры и хлеб были съедены, мальчик вылез, подбежал к потрескавшемуся ржавому ведру с водой, зачерпнул жирной замусоленной банкой воды и стал жадно пить. Еще будучи журналистом в районке, я видела что-то похожее, но деревенское убожество оно какое-то более гуманное, что ли… А здесь, именно здесь лицом к лицу столкнулась я с изнанкой жизни, которую так старательно прячут за завесой напускного благополучия и скрывают за глянцевыми занавесками агрогородков и жизни в достатке.

Глаза мальчика стали какими-то более живыми, а ко мне у него появилось какое-то доверие.

— Тетенька, а можно я колбасу себе оставлю? — заикаясь, спросил мальчишка.

— Кушай, маленький, кушай, — ответила я.

— Так она ведь дорогая очень, я такой никогда еще не ел.

Темка, так звали мальчика, поднял колбасу, тщательно ее обнюхал, лизнул и, спрятав ее под пазуху, выбежал из дома. Вернулся он только через минут пять. Колбасу он отнес и положил в дупло старой вишни:

— Это чтоб мамка не забрала…

Остатки хлеба Темка собрал в небольшой глиняный горшок, залил их водой и вышел. Рядом с сараем на огромной тяжелой цепи сидела маленькая собака. Именно ей и предназначалась еда.

Темка вернулся в дом. Вместо того, чтобы следовать по пятам за выездной комиссией, я сидела с ребенком. Пока милиционеры учили в дрова пьяную мать Темки жизни, пятилетний мальчик с разбитым и расцарапанным лицом, в разодранной грязной рубашке и совсем коротких штанишках по-стариковски сел на пенек у стола, который служил табуреткой в этом убогом жилище, и по-взрослому стал рассуждать о своей нынешней жизни.

— Не кормит меня мамка. И бьет постоянно. И собаку мою бьет. Хорошая у меня собака, только вот родились у нее щенки, а мать из них суп сварила — жрать было совсем нечего, а она каждый день пьяная домой приходила. Не хочу я с ней больше жить… Пускай меня в детдом забирают… Помогите, тетенька… Только без собаки я никуда не уеду! Она мне иногда еду сама приносит. Украдет где-нибудь у соседей кусок сала или яйца. И мне несет… Не брошу я ее.

Спит Темка на куче грязного тряпья на той самой русской печи. А на кухне темно и сыро, вместо стекол пленка прибита и воняет чем-то гнилым и прокисшим. Тут же на кухне стоит ведро, в которое по нужде сходить можно. И видно, что не один раз отходы жизнедеятельности жителей этой убогой деревенской хаты попадали на пол. И теперь стояло это ведро полное до краев и источало миазмы…

И все это рассказывал ребенок, маленький мальчик, которому скоро идти в школу, который рожден был не для счастливой жизни, а ради пособия, а когда мать работать перестала, его прекратили выплачивать, сын перестал быть нужен, превратился в лишний рот… И как-то не верилось, что эти страшные слова, которые периодически, ради красного словца, сдабривались мальчиком трехэтажными матами, являются правдой… А ведь все было именно так, как он рассказывал. И эта детская вымученная мудрость заставляла пульсировать мозг и думать: а что будет дальше, ведь мы сейчас защищаем таких матерей, даем им возможность исправиться, а в ответ получаем новый приплод изуродованных и больных детей с генными мутациями и врожденным кретинизмом…