много букв... кто что думает?

достался мне вот такой текст, вот пытаюсь понять что это, как это оценить и да я не филолог и не лингвист ни разу, требуется помощь зала

Знаешь, Лось (ну, это опять вместо «здравствуй»), я тут признаться должна.

Я вчера начала совершать глупость. Я стала пытаться тебя анализировать. Вот он, тот кусочек: «А Лось, оказывается, очень опасное явление. Просто однажды тебе говорят: есть Лось. И ты начинаешь с ним жить. Нет, жить он совсем не мешает, но постоянно знать, что Лось есть, не так просто. Тем более, ты его не видел. И не ясно, почему».

Вот видишь, совсем с ума сошла. Но вовремя остановилось. Понялось как-то, что так нельзя.

А сегодня проснулась, разревелась. Хотелось реветь в твой блохастый бок, но пришлось это все терпеть пледу. Он хоть как-то - тоже коричневый и шерстяной. Непрозрачный. И даже потрогательный. Нет, он не лучше тебя, знаю.

Как плачут Лоси? На морозе, должно быть, сразу осколками. Если вы вообще это делаете. Мы-то, люди, слабы, не сдерживаемся иногда. Но я теперь внимательнее буду, вдруг повезет найти твой прозрачный осколок, уроненный в погоне за очередной белкой. И прислушиваться тоже буду. Представляешь, иду по лесу, а где-то не очень далеко – дзынь – разбился. И я знаю, что ты тут. Уроненный осколок, урон Лосю, Лось уронен. Вставай, родной. Береги осколки, их мало. Мне надо найти хоть один. Обязательно.

А ведь щуке гораздо проще, чем нам, правда? Прозрачность ее слез-осколков совершенна. Наверное, она тоже искала встречи, и ты ей тоже подарил невидимость. Ну да, конечно, у нее фора – вода. Но упрекать щуку нельзя, грех. Прости.

Я сегодня коротко. Не пишется, хоть и хочется, и есть, что. Я только нарисую буквами картинку.

Ты, полный вековой мудрости и дорожденческой наивности, чуть вразвалочку идешь по полю, отфыркиваясь от беспорядочных бело-серых кусочков неба. Они обнаглели, не падают, как им положено, а летят в хаосе. Или в хаос. Но все равно вверх. Часть пригрелась на твоей шерстяной холке, но ты щедр, не сгоняешь. Они же маленькие, устали, пусть. Я иду чуть позади, мне нравится смотреть на твой круп, кусочки неба, забравшиеся и туда, и на то, как ты покачиваешься, давя порочные сугробы. Я не мешаю, просто рядом. Слева лес, откуда я и уговорила тебя выйти. Здесь светло. Я хотела тебе показать.

Кусочки неба не останавливают свой хаос, хотя тишина и музыка неба рушатся. Вместо них слышится приближающееся неспешное шарканье и странный скрип. Шарканье человеческих ног по асфальту посреди нетронутого снежного поля настолько нормально, что мы даже не останавливаемся, лишь улыбаемся, переглядываясь. Из леса через некоторое время показывается сгорбленная фигура. По кривой диагонали движется в нашу сторону, но это не к нам, знаем. Она медленно приближается, это старая и худая старуха-мумия. Рваное грязное пальто распахнуто, растоптанные валенки огромны и заплатны. Голова небрежно обмотана серым платком (удивительно подходит к небу), из-под которого выбиваются длинные седые космы. Кусочки неба тут же вплетаются в них, дразнят, тащат в разные стороны, в основном к небу. Признали своей.

Скрип – это ржавый чайник в ее руке. Ей остается пройти полпути, чтобы пересечь наш путь. Она останавливается, всем корпусом разворачивается к нам и, не говоря ни слова, долго и пристально рассматривает нас. Слабо, будто сразу в мироздание, старушка улыбается. На ходу мы киваем ей и идем дальше. Она уже давно осталась за нашими спинами, но стоит и оглаживает слеповатыми глазами. Потом так же медленно отворачивается и продолжает свой путь. А мы свой.

Мы уже почти пришли. Я хотела довести тебя до края поля, чтобы показать, что снег и небо не имеют границы, как я говорили тому самому доброму человеку. Не имеют границы, как и ты. Вот и все. Спасибо, что ты пошел со мной.